Утренний свет проник в квартиру с ловкостью профессионального домушника. Он прополз сквозь незашторенную форточку, перешагнул через разбросанные по полу носки и принялся сноровисто рыться в тумбочке. Когда самый наглый из лучей, окончательно уверившись в свой безнаказанности, прыгнул прямо на голову Петрову, тот проснулся.
– Душно… – пробормотал Петров, потянулся за стаканом воды и опрокинул его на подушку. Чертыхаясь пересохшими губами, он сел на кровати. Сил, чтобы продолжать, не было, и Петров, заприметив пульт, включил телевизор – а затем, перевернул подушку сухой стороной, рухнул в неё лицом.
– … а теперь, Аллочка, мы поговорим о мифах, связанных с Болгарией!
– О мифах, Сашенька?
– О мифах, Аллочка! Например, широко известно, что жители Болгарии кивают, когда говорят «нет», и мотают головой, когда говорят «да».
– Да нееет!
– Извини, Аллочка, ты сейчас кивнула или…?
– Ха-ха-ха!
– Ха-ха-ха!
– А мы напоминаем нашим телезрителям, что в городе по-прежнему действует режим карантина. Не покидайте ваши дома без медицинских масок, иначе встреча со случайным прохожим может закончиться в стационаре. И не забудьте оформить пропуск на сайте любимыегосуслугиточкабг, а также распечатать и заламинировать! Нахождение на улице без пропуска…
– Слишком душно, – проворчал Петров и выключил телевизор.
Он встал, добрел до кухни, залпом осушил два стакана воды и, не найдя в холодильнике пива, собрался в магазин.
Напротив мусорки его поджидал человек в камуфляже и респираторе военного образца с красной повязкой на рукаве.
– Я – дружинник, – объяснил он. – Предъявите ваш пропуск.
Петров пошарил по карманам и вытащил потертую картонку с кью-ар кодом. Дружинник внимательно изучил её, потом перевел взгляд обратно на Петрова.
– Снимите маску. Я должен удостовериться, что это действительно вы.
– Ээ, я не хочу в стационар! – запротестовал Петров.
– У нас тут буйные! – крикнул дружинник куда-то через плечо, потом без предупреждения врезал Петрову по лицу, повалив его на асфальт, и еще несколько раз суетливо ударил ногами.
Петров очнулся в больничном покое. Жутко болели нос и правая скула, но пощупать их не получалось: всё лицо было в бинтах. Закряхтев, он неуклюже приподнялся на кушетке. Прибежавшая на шум медсестра аккуратно уложила его обратно.
– Жить будете, но пока сильно не торопитесь. Что с вами случилось, помните?
Петров замотал головой.
– Ну, и хорошо, – ласково сказала медсестра. – Выпейте витаминки, а потом отдыхайте, утром к вам зайдет врач.
Петров забросил в себя горсть голубых таблеток, запил водой из стакана и мгновенно уснул крепким болезненным сном.
Петров проснулся от духоты и оживленных возгласов за стеной. Он был один в палате; еще две койки пустовали, хотя под левой лежал забытый тапок. Окно оказалось наглухо вмонтированным в стену, поэтому изнемогающий от жары Петров накинул халат и поплелся в коридор. Там его чуть не сбила бригада взволнованных врачей с каталкой, а потом еще одна.
От бешеного трафика он укрылся в пустующей курилке. Когда Петров начал неловко распутывать бинты, внутрь ворвался взмыленный санитар. Он рухнул на соседнее кресло и блаженно выдохнул. Петров тут же отдернул руки от лица, устыдившись своего самоуправства.
Пару минут они сидели молча.
– Безумный денек, а? – наконец, обернулся санитар к Петрову. Над маской пылали жгучие, антрацитово черные глаза посреди полоски смуглой кожи. – Ты тоже из этих?
Петров издал неопределенный звук, приглушенный бинтами.
– В Центральном рванул газ, – объяснил санитар. – Рухнули три барака, человек двести под завалами. Сейчас их оттуда выковыривают и сразу к нам. Жуть.
Петров снова хмыкнул, напрочь завороженный глазами собеседника.
– Ты что, цыган ни разу не видел? – санитара это, кажется, рассмешило. – Да ладно?! Все же знают, что восемьдесят пять процентов населения Болгарии – это цыгане! Расслабься, я тебя резать не буду. Притомился. Еще даже обеда нет, а я уже, сука, с ног валюсь.
– Могу помочь, – предложил Петров.
– А давай, – легко согласился санитар. – Пошли в ординаторскую, соберем тебя на фронт.
До вечера, почти без перекуров, Петров метался между каретами скорой помощи и реанимацией. Людей привозили одного за другим – всех под капельницами и с ингаляторами. Бинты Петров содрал где-то в процессе, но времени как следует разглядеть себя в зеркале не было. Под конец он уже почти не соображал от усталости и просто курсировал из одной точки в другую с каталками, голодный и напрочь взмокший под балахоном.
Когда поток иссяк, Петров из последних сил добрался до ординаторской и осел в уголке беспомощной человекообразной кучей. Там его спустя полчаса и нашел черноглазый санитар.
– Пошли, выпьем, – ласково сказал он. – Отбой.
Они накинули куртки и двинули в ближайший ларек, после девяти вечера оборачивавшийся кабаком благодаря крану разливного пива, тройке пластиковых столиков снаружи и продавщице с манерами вдовствующей пумы.
Примостившись за одним из столиков, они заказали по два стакана, а потом, наконец, с облегчением стянули маски и пригубили невкусное пиво цвета усталой осенней пчелы.
– Держи, – санитар высыпал Петрову в ладонь горсть голубоватых таблеток. – Это иммуники. Надо бахнуть после рабочего дня, вдруг заразу подхватили.
Петров согласно кивнул и до поры сунул таблетки в карман. Второй глоток оказался еще слаще. Он зажмурился от наслаждения – а потом резко распахнул глаза, потому что почувствовал, как колено санитара прижалось к его колену.
Санитар сидел напротив, и на лицо его падала густая тень – но Петрову казалось, что он все равно может разглядеть нестерпимо черные глаза своего визави. Впервые в жизни ему стало интересно, способен ли свет при определенных условиях вырваться из черной дыры.
– Пошли ко мне? – негромко предложил санитар. – У меня и водка есть.
В принципе, подумал Петров, почему бы и нет. Он попытался понять, какие чувства у него вызывает чужое колено, но не нашел внутри ничего, кроме озадаченной пустоты, поэтому решил, как обычно, плыть по течению. Они чокнулись, осушили бокалы и принялись за следующую пару, когда у столика появилась кошка.
Кошка мяукнула и двинулась было к Петрову, но отшатнулась. Шипя, она прижалась к ноге санитара. Тот рассмеялся:
– Ну, иди сюда, лапуля… – санитар наклонился к кошке, но та отпрыгнула. Хихикнув, тот шагнул к ней и вновь попытался схватить, однако кошка опять увернулась.
– Ща разберемся, – виновато пообещал санитар Петрову и бросился в погоню. Они оба исчезли в кустах.
Петров подождал несколько минут. Он допил свое пиво, потом, подумав, допил чужое и только после этого забеспокоился.
– Э! – Петров внезапно понял, что не знает даже имени санитара. – Эй…ты! Ты где?
Никто не отозвался, и слегка захмелевший, но все равно жутко уставший Петров с досадой отправился на поиски.
За кустами обнаружился пустырь, бурно поросший бурьяном и арматурой. Несколько раз больно ушибив ногу, он намертво застрял в каких-то колючках – и, пока выбирался, понял, что заблудился и не сможет вернуться даже к киоску с пивной пумой.
– Вашу же мать! – зло прошипел он, повышая голос с каждым слогом, так что последний превратился в истерический вопль. Отзываясь на него, в ближайших кустах зарычали.
Петров, расцарапанный и перепачканный в грязи по уши, бежал, не разбирая дороги, а за спиной его слышался злобный лай. Внезапно со всего размаху он влетел в рабицу – и, мигом сориентировавшись, пополз по ней вверх, словно заправский диверсант. Скопление зубов, когтей и облезлой шерсти ударилось о сетку с обратной стороны, бессильно отскочив обратно. Впрочем, Петров не желал искушать судьбу и рысцой побежал к помятому фургончику, притаившемуся за ограждением. Он забарабанил в дверь.
– Кто там? Стрелять буду! – раздался грубый, хрипловатый крик.
– Впусти! – умоляюще попросил Петров. – Очень надо, впусти! Там… за мной…
Спустя пару бесконечно долгих секунд дверь открылась, и Петров ввалился внутрь. Жуткий лай, раздиравший его уши, отдалился – как минимум, на одну хлипкую алюминиевую переборку.
Петров лежал, прижавшись к полу, и переводил дыхание. Никогда в жизни он не бегал так быстро и не падал в такое количество оврагов.
– Экий ты… черный, – с удивлением воскликнул его спаситель.
– Цыганин, – огрызнулся Петров. – Нас восемьдесят пять процентов.
– Ну, главное, чтобы не пидор, – рассудительно сказал человек. – Подымайся давай. Самогонки налить?
Проклиная всё, Петров встал. В фургончике было темно, единственная лампа тускло освещала стол у кровати и кусок табурета. Пока он размышлял, хозяин успел разлить по двум грязным стаканам мутную полупрозрачную жидкость. Теперь один из них он протягивал Петрову.
– За медицину? – предложил он.
Тот, не сопротивляясь, опрокинул стакан. По внутренностям разлилась обжигающая самогонка, теплая и противная.
– Холодильника не имеем, – показалось, что хозяин в темноте извиняюще развел руками. – Ну, цыганин. И кто за тобой гнался? Эти, скынхеды?
– Собаки какие-то, – простодушно ответил Петров. Он позволил усадить себя на табурет и вскоре опять держал в руках полный стакан.
– Не боись, сюда этим сволочам ходу нет, – успокоил его невидимый владелец вагончика. – Перекантуешься до утра, а я на полу посплю. Не расшибся-то, пока бежал?
Петров оглядел свои израненные руки, потом, вспомнив про слова санитара, отыскал в кармане таблетки. От пригоршни осталось только несколько штук – остальные растерялись во время погони. Всё лучше, подумал Петров и залпом выпил их, сопроводив самогонкой. Хозяин одобрительно заворчал.
Петров пил, пока его не срубило.
Он проснулся от болезненного тычка под ребра. Недовольно заворчав, Петров открыл глаза – и увидел нависающее над ним лицо, настолько густо заросшее бородой, что толком нельзя было разобрать ни одну черточку. Человек мгновенно отпрянул.
– Очухался? – спросил он. – Давай завтракать.
Петров нечеловеческим рывком поднялся и сел на кровати, сбросив с лица заботливо положенное кем-то полотенце. Его мутило. Болела голова, во рту завывал самум, картинка кренилась и расплывалась. Правая щека горела. Когда Петров огляделся, ему показалось, что он попал внутрь книжки про гражданскую войну – изрядно захламленное помещение было украшено имперскими флагами, иконами с фразами «Верою спасется Россия» и «Храни Царя!», фотографиями бородатых мужиков в лампасах. Над единственным узеньким оконцем висела шашка, а над столиком – древняя клочковатая папаха.
Бородатый хозяин жестом указал на табурет. Прижав к лицу полотенце, Петров повиновался. Они уныло вычерпали по полмиски тушеночной гречки со шкварками, после чего хозяин откинулся назад и изучающе уставился на Петрова. Тот почувствовал себя неуютно и еще сильнее нырнул в полотенце.
– Обычно я не задаю вопросов тем, кто входит в эту дверь, – сказал, наконец, хозяин звучным басом. – Не дело это для хорошего человека и доброго казака. Но ты меня заинтриговал.
Петров удивленно моргнул.
Бородач молчал, и на душе становилось паршиво. В углу плел паутину паук-крестовик, из самовара капало. «Не хватает только ходиков», – подумал Петров. Но в ту самую секунду, когда он собирался сказать: «Спасибо за хлеб-соль, пойду я…», хозяин крякнул, да так оглушительно, что Петров подскочил.
– Пойдешь со мной, – решительно сказал бородач. – Проверю тебя в правом деле. Вдруг ты действительно…
Он не закончил, но многозначительно подмигнул.
– Действительно кто? – промямлил Петров, продолжая промакивать вновь закровившую царапину на щеке.
– Кто-то, – важно сказал хозяин. – А меня Дмитрычем зовут. Будем знакомы.
Он достал из древнего окованного жестью сундука кирзовые сапоги и два комплекта формы – это был серый камуфляж вроде того, что носят грибники, рыбаки и любители заброшек. Сапоги, огромные и безразмерные, пришлись Петрову впору, что по какой-то причине показалось ему странным. Следом бородач выдал перчатки, старенький респиратор и красную тряпицу.
– Повяжешь на рукав, – объяснил он. – Чтобы все видели, что ты – дружинник. И вот еще.
Он залез на антресоль и достал оттуда увесистый берестяной туес, полный голубоватых таблеток, с надписью «Антибиотики» и какими-то мелкими приписками ниже.
– Ежели голова заболит, а она обязательно заболит, ты сразу горсть глотай, – строго наказал он. – Там снаружи сплошная зараза летает, надобно ее пришибить вовремя. Понял?
Петров кивнул и набил антибиотиками карман.
Они вышли в дозор – ловить, как объяснил Дмитрыч, нарушителей карантина. Такими считались люди с открытыми лицами – без масок или хотя бы шарфов, а также те, кто не мог предъявить цифровой пропуск – некую бумажку с узорами.
– Ты на эти узоры как бы поглядывай, но не гляди, – учил его Дмитрыч. – Требуй, чтобы человек морду предъявил, и ежели морда честная, то все в порядке, а если нечестная – то пакуй его сразу, и ментам будем сдавать. Что, как понять, что честная? Ежели ты казак по природе, то сердце тебе само подскажет.
«Паковать» в переводе с казачьего означало утихомиривать нарушителя, чтобы тот не мог сбежать до прибытия полиции – руками, ногами и, в крайнем случае, нагайкой. Для примера Дмитрыч на глазах Петрова упаковал какого-то криво стриженного пацана в узких джинсах, который до последнего тянул к небу картонную карточку-пропуск. Потом вытащил рацию, и через десять минут к ним подкатил полицейский фургон. Менты в касках, не говоря ни слова, затащили пацана внутрь и тут же уехали.
– Даже спасибо никогда не скажут, – проворчал Дмитрыч.
– У него же и маска была, да? – отметил Петров слегка озадаченно.
– Пидорам она не помогает, – объяснил Дмитрыч. – Нехай заразу разносит, его закроют щас, и всем лучше будем.
Они двигались по дворам и улицам странным маршрутом. Его Дмитрыч выстраивал, ориентируясь на закорючки в своем блокноте, который бережно хранил в кармане кителя и наотрез отказывался показывать.
– Дмитрыч, а ты и правда казак? – поинтересовался Петров.
Устав от патрулирования, они сидели на детской площадке и глядели в хмурое небо. Тот с достоинством кивнул.
– А как ты узнал?
Дмитрыч призадумался.
– Фотография у меня есть там, в вагончике, и на обороте у ей написано. Мол, привет правнуку от есаула Азовского казачьего войска – того самого, которое болгар от турка освобождало. Прадеда моего так полюбили, что уехать не дали – говорили, оставайся, казак, всё у тебя будет – и жинка, и горилка, и коня какого хошь бери. Это уже в дневнике его, который я в сундуке храню. Ну, он и не уехал, видать. А я ему сегодня до земли кланяюсь. Болгария – прекрасная страна.
– Прекрасная страна, – подтвердил Петров. Но, ещё подумав, спросил. – А чего же ты тогда, Дмитрыч, в такой глуши в фургончике прячешься?
Он решил, что Дмитрыч не ответит – тот разом нахохлился и посмурнел, но все-таки неохотно сказал:
– Есть причина. Дело в том, что… О, пока балакали, чуть про дело не забыли! Видишь, вон, идет! Шуруй к нему! И построже будь, построже!
Петров, приняв максимально грозный вид, на который был способен, двинулся к худощавому горожанину с авоськой на плече, который торопливо перемещался по двору. Его лицо было закрыто маской, как и полагалось – чуть ли не до самых бровей.
Петров решительно заступил ему дорогу.
– Я – дружинник, – сказал он. – Предъявите ваш пропуск.
Горожанин пошарил по карманам и вытащил потертую картонку. Петров внимательно изучил её: черные точки и линии образовывали загадочный, но ни о чем не говорящий Петрову узор.
– Снимите маску. Я должен удостовериться, что это действительно вы, – повелительно сказал он, памятуя о наказе Дмитрыча. Горожанин напрягся и начал нести какую-то чушь.
– Ээ, я не хочу в стационар! – закричал он противным голосом.
Петров моргнул, собираясь с духом и оценивая кондиции своего визави.
– У нас тут буйные! – на всякий случай крикнул он остававшемуся в засаде Дмитрычу, а потом, зажмурившись, ударил горожанина. Кулак прилетел тому прямо в лоб. Горожанин слабо охнул и осел на асфальт.
Не слишком понимая, что делает, Петров несколько раз пнул его своими кирзовыми сапогами. Последний пинок угодил в висок. Горожанин обмяк и замер.
– Эк ты… перестарался, кажись, – недовольно сказал подоспевший Дмитрыч. – Тут уже не менты нужны…
Он наклонился к лежачему, чтобы пощупать пульс, и из кармана его вывалилась заветная книжица. Дмитрыч этого не заметил. Ругнувшись, он вытащил рацию.
– Это казак Дмитрыч. Народный патруль. У нас тут.. ээ.. чэпэ. Давайте скорую.
Назвав адрес, Дмитрыч повернулся к Петрову и долго его разглядывал – с сожалением и тоской. Потом резко протянул руку и сорвал с его плеча повязку дружинника.
– Эх, ты… – горестно сказал он. – Думал, выйдет из тебя добрый казак. А ты смертоубийцей оказался. Помру же, а кто дело мое продолжит?.. Все, шуруй отсюда! Ну!..
Видя, что Петров не реагирует, Дмитрыч замахнулся на него.
Скользнув под руку, Петров схватил блокнот с асфальта и бросился наутек. Ноги болели так, словно вчера он навернул как минимум марафон – но, видимо, во всем были виноваты неудобные сапоги.
За ним никто не гнался, но он бежал и бежал, пока не выдохся – тогда, сорвав респиратор, Петров упал на колени и несколько минут жадно вдыхал свежий воздух, пока у него не закружилась голова. Он растянулся на траве, чувствуя, как та, прижатая и расплющенная, суетливо пытается выбраться из-под него. Это было щекочущее, но приятное чувство – до тех пор, пока Петров не вспомнил про предупреждение Дмитрыча – и лихорадочно не начал рыться в карманах в поисках антибиотиков.
Запивать было нечем, и Петров сгрыз таблетки всухомятку – а потом лежал, пока небо не потемнело и не упало прямо на него, точно пыльная папаха.
продолжение следует

Добавить комментарий