Сергей Петрович Шерстолапов в жизни любил две вещи: бухать и театр. Друзья-алкоголики звали его “Петрович”, а в кассе театра просто “молодой человек”. Петрович перестал быть молодым человеком лет 30 назад, но спорить с кассиршей побаивался. Он как всегда брал билет на балкон и быстро убегал от этого цербера в буфет. В буфете давали коньяк и бутерброды с салями; к антракту бутербродов не оставалось и тогда Петрович просто пил коньяк. Ему было безразлично, что смотреть, он с детской непосредственностью внимал происходящему на сцене, радовался и огорчался, всплескивал руками и бурно аплодировал. Жизнь в спектакле разительно отличалась от той, что за окном, и Петрович готов был ходить в театр хоть каждый день. Но увы, военная пенсия не позволяла делать это слишком часто.
С другой стороны, эта же военная пенсия позволяла сбегать от реального мира с помощью более доступного инструмента — водки. За свою комнату в коммуналке на Марата он платил около двух тысяч, а остальные деньги уходили на еду и бухло. Ну и на театр, конечно. Иногда водку и закуску приносили с собой собутыльники (пить в комнате — это не под дождём на улице), и тогда Петрович лишний раз мог сходить на какой-нибудь спектакль. Так бы и прошла жизнь Петровича в пьяном угаре да в театральном экстазе, если бы не одно происшествие.
Душной ночью 7 июня 2019 года Петрович лежал на своём продавленном диване и не мог заснуть. Мало того, что его начало сушить раньше, чем обычно, так ещё белая ночь и геомагнитная обстановка подливали масла в огонь горящих труб. Петрович потел и ворочался, бегал в трусах на кухню попить, но ничего не помогало — голова раскалывалась, а сон не шёл. Он раскинул руки и ноги, посмотрел на засохшую муху на потолке и с нажимом прошептал: “Да доколе”. Тут было бы хорошо сказать, что в ответ на это заявление потолок разверзся и громовой голос сказал что-нибудь подобающее случаю, но нет. Потолок остался на месте, да и голос был не таким уж и громовым.
“Сергей Петрович?”, — голос звучал прямо в голове, он был тихий и вежливый до холодности. “Нам необходимо обсудить с вами возможность контакта”.
“Да твою ж мать!”, — на секунду Петрович забыл, что ему плохо. “Белка пришла когда не ждали. Я ведь завтра в театр собирался”.
“Мы не белки, Сергей Петрович. Но во время контакта можем принять любую приемлемую для вас форму”, — похоже, голос в голове никуда исчезать не собирался. “Вы были выбраны за сочетание общих психофизических характеристик вашего организма и эмопсионических состояний вашей психики. Мы с вами свяжемся”.
Голос исчез также внезапно как и появился. Петрович прислушался к тишине, ещё не совсем веря своему счастью, но никто больше не говорил внутри его головы. Он облегчённо вздохнул и тут же отключился.
Наступившее утро было максимально обычным, разве что голова не болела. Петрович даже не был уверен, действительно ли произошло то, что произошло, или ему это приснилось на фоне похмелья. В любом случае, сегодня пить ему не хотелось. Он решил просто дождаться вечера, сходить на спектакль, а там уж будь что будет. Поэтому когда в дверь комнаты кто-то начал скребстись, он сделал вид, что никого нет дома. Неудачливый собутыльник провёл под дверью минут двадцать, но Петрович себя не выдал, хотя соблазн пуститься во все тяжкие был весьма силён. В конце концов пространство за дверью очистилось, он сумел принять душ и сварить себе пельменей, и уже вместе с ними под телек и минералку дождался 17 часов.
* * *
Давали “Ревизора”. Петрович сидел на балконе и в который раз радовался приобретённой с возрастом дальнозоркости — видно было отлично. Слышно, правда, было чуть хуже, но это ему не мешало — большинство спектаклей он знал практически наизусть. Поэтому когда после слов городничего “Я пригласил вас, господа, с тем, чтобы сообщить вам пренеприятное известие: к нам едет ревизор” повисла мхатовская пауза, он воспринял это как должное.
Но через некоторое время Петрович понял, что пауза что-то затянулась: актёры на сцене не просто не издавали никаких звуков, но даже не шевелились. Он в страхе оглянулся по сторонам и обомлел: вместо соседей рядом с ним как будто бы сидели восковые фигуры: ни дыхания, ни движения, ни других реакций на тишину.
“Что тут происходит?” — Петрович хотел закричать, но вместо этого, устыдившись места и времени, просто возмущённо прошептал. “Что здесь происходит, я вас спрашиваю?!”
Ему, естественно, никто не ответил. Он встал и на ощупь стал выбираться из зала. Очень непросто протискиваться мимо людей, которые не убирают ноги и не вжимаются в кресла — он постоянно за что-то цеплялся, пачкал брюки о грязные туфли и ботинки, но целенаправленно двигался к выходу. Пройдя мимо застывшей капельдинерши, он толкнул дверь и вышел в холл. Его уже ждали.
Два зелёных человечка, в точности как их изображали на картинках в старых журналах, стояли недалеко от двери и о чём-то тихо переговаривались. Петрович увидел их и замер, боясь сделать лишнее движение. Зелёные, заметив его, замолчали и тот что справа сделал шаг вперёд.
— Здравствуйте, Сергей Петрович. Как мы с вами обсуждали сегодня ночью, если говорить в ваших терминах, пришло время контакта, — зелёный говорил подозрительно чётко, при этом не открывая рта или что там у него было. — Я попрошу вас пройти за мной.
— Что, прям щаз? — просипел Петрович.
— Не совсем, — зелёный сделал приглашающий жест рукой, — я вам сейчас всё объясню.
Пока они шли к выходу, пришелец рассказал о будущей катастрофе, межгалактическом совете и его, Петровича, характеристиках, которые позволяют организовать взаимодействие между цивилизациями самым наилучшим способом. Главное, повторял он — это контакт, а уж спасти планету раз плюнуть.
— Больше я ничего сказать не могу — не уполномочен. Будьте готовы к связи с советом примерно в то же время, что и вчера. А чтобы и вам и нам было легче установить контакт, нужно усилить сигнал. Возьмите это и держите в руках перед и во время связи.
Зелёный протянул Петровичу гардеробную вешалку; на ней болтался номерок “138”, а когда Петрович поднял глаза — никого уже не было. В зале грянули аплодисменты.
