— Пустая, дом 4, это где вообще?
Витя шагает, вспоминая на ходу место. Вот уже видно край поселка, лес и реку. Тут особо не попляшешь, нужно искать. Такое чувство — да, где-то тут видел, где-то был четвертый дом. Вроде, без названия улицы табличка. А кто там живет? Навстречу попадается Гуськов, датый. Лет десять назад он работал проводником в поезде Иркутск-Сочи, а теперь пропивает пенсию и разговаривает сам с собой:
— В такой ситуации абы выжить. Уже без навара…
На вопрос, где тут Пустая, Гуськов машет в сторону речки:
— Пустая? Там, спустись. Дай. Закурить.
Позади остается последний огород, тропинка ведет к реке. Ну да, был тут отдельным домик, рыбак вроде какой-то жил с дочкой. У реки просторно и светло так, что глаза слезятся. Витя шагает, щурясь рассматривает письмо.
— Как приняли без обратного адреса? Без фамилии — что, кому. Бардак. В ящик, наверное, кинули, я с рук бы такое не взял, заставил бы написать. А марки, штампы на месте, нужно нести.
Вите 40 лет, он работает на почте и каждый четверг разносит письма по Среднему. Управится можно за пару часов, а в такой мороз и за час. Сегодня ясное утро подгоняло от дома к дому, к следующему, мимо сельсовета, дальше, в Старый поселок. Он закинул очередное письмо в ящик и доставал из сумки оставшуюся пачку. В глаза влез конверт без обратного адреса. Улица Пустая, дом 4.
Он поднимает взгляд. Отошел уже далеко, вот опушка леса, дальше по реке разлив и ГЭС. Дома, само собой нет, никакого дома тут уже быть не может. Витя замер на берегу, разрываемый страхом выговора от начальства и здравым смыслом.
— Еще немного пройдусь.
Тропинка вдоль берега мельчает, проще спуститься на реку. Лед тут толстый, на машине можно ездить, но первые шаги делать все равно страшно, по-человечески так. Воображение рисует гром и треск, холодную воду вокруг головы, тяжелую мокрую одежду. Витя уже собирается плюнуть и развернуться — действительно плюет, но вдруг замечает на середине разлива синюю точку. Такой синий ни с чем не спутаешь. Пять минут по льду — синяя точка превращается в прямоугольник почтового ящика. Ящик стоит на металлическом шесте, вбитом в лед.
Витя обходит ящик вокруг, приподнимает крышку, заглядывает внутрь, оглядывается по сторонам и, наконец, замирает глядя перед собой.
В такой момент может показаться, что человек ранен тяжелой мыслью, крепко о чем-то думает. Но у почтальона в голове — полная пустота, снежное поле и безветрие. Громкий вороний скрип над головой заставляет Витю очнуться. Он отработанным движением сует письмо в ящик, разворачивается и идет назад по своим следам, не помня себя, стараясь не бежать и не оборачиваться. Лед под ногами гудит или просто уставшие ноги — не разберешь.
Только у берега Витя оборачивается. Ящик стоит на месте, дрожит и светится синей точкой на белом.
— Фигня какая-то, чертовщина.
Ночью он мечется по подушке, убегает от почтового ящика, который своим стальным шестом, ломая лед, преследует его, — Витя роняет сумку, теряет письма, бросается собирать и, наконец, настигнутый гремящим синим ящиком и раскатами ломающегося льда, просыпается от храпа жены. На утро он уже не помнит странного происшествия, забывает.
Витя перебирает письма на почте, чтобы заранее продумать маршрут. Рабочая, Лесная, Ленина, Пустая, дом 4. Обратного адреса нет, штампы на месте. Спотыкающимися пальцами он поднимает письмо над головой, смотрит на просвет.
— Пустое.
Кладет конверт в конец пачки и выходит на улицу. Новый поселок, Старый поселок — размыто, как во сне бряцают крышки почтовых ящиков. На пути к реке хмурый Гуськов кивает ему.
— Закурить дай и топай.
Спускаясь на реку, вглядываясь в пейзаж, Витя надеялся не увидеть вдалеке ничего синего. Ящик на месте.
Если вы когда-нибудь останавливались посреди улицы, вспоминая, оставили вы дома что-то важное или вообще выдумали, что у вас это что-то важное есть, вы представляете себе такого человека — стоящего посреди белого ничего, один на один с синим почтовым ящиком.
Ветер поднимает колючий снег со льда реки и бьет почтальону по рукам. Тот достает письмо из кармана, в последний раз за день хлопает железная крышка.
В следующий четверг бывший проводник, а теперь для Виктора — просто проводник попросит полтинник на самогон. Самогон в Среднем все берут в одном месте, у Малярши, злой бабы, которая не дает в долг, поэтому Виктор помогает, как пройти мимо чужой беды.
В очередной раз, попробуй вспомнить в какой, Виктор идет по утоптанной тропинке к ящику, скидывает письмо и возвращается домой. Солнце, больше уже похожее на весеннее, греет ему спину.

Иван Санников
Иллюстрация: The King of Ugly Pugs
Добавить комментарий