— Сука! Сука ты такая, слышишь меня? Вылазь давай!
Александр Валерьевич то тянул вниз, то тряс капюшон на удивление безучастного мальчика: в глазах восьмилетнего Ильи не было страха, но также там не было и смелости. В них вообще ничего не было. Губы были сомкнуты, но не стиснуты, а тело податливо подпрыгивало следом за настойчивой рукой отца.
— Мужчина! Прекратите на него орать! Это ваш ребёнок? — проходящая мимо незнакомка вмешалась в развернувшуюся драму.
— Да не ребёнок это, — то ли со злостью, то ли с отчаянием бросил Александр Валерьевич, не глядя на сердобольную женщину.
— А кто же это по вашему?
Разъярённый отец даже не попытался подобрать нужных слов и только отмахнулся от назойливой прохожей.
— Ну, падла, и где ты там? — он посмотрел в пустой детский взгляд, будто что-то в нём выискивал.
— Вы понимаете, что так сломаете ему всю психику? Да пустите вы ребёнка уже!
— Ну что ты привязалась-то? Не ребёнок это, сказали же тебе. Тётка это моя, вот кто.
Ахнув про себя три раза, ошарашенная неожиданным ответом женщина испуганно отступила. По её мнению, идиотов всегда было достаточно, но сейчас их стало с избытком. Убьёт и не заметит. Ещё и ребёнок подозрительно спокойный. Она ахнула, теперь вслух, и отступила ещё.
Александр Валерьевич схватил Илью за рукав и, проклиная то тётку, то себя, то лающую собаку, потащил его за собой вверх по улице. Подойдя к домофону, он замешкался, нажал на пятёрку и неуверенно добавил двойку. Через несколько секунд тишины он прищурился и надавил на звёздочку. В ответ тут же заиграла противная весёлая музычка, призванная скрасить ожидание. Со стороны казалось, что Илья вместе со своим отцом ждёт, когда их впустят. Но он не ждал, он просто был.
— Да, — вместо вопроса из динамика донеслось флегматичное утверждение.
— Я это, Саша. С Ильёй и, — Александр Валерьевич чуть кашлянул и покосился на уткнувшегося в металлическую створку сына. — Верой Петровной.
Из домофона донеслась череда неудачных попыток впустить гостей. На каждую из них Александр Валерьевич нетерпеливо дёргал дверь. Он уже набрал воздух для возмущения, но победоносные «пи-пи-пи» оборвали его, оставив с ничем.
Влетев на третий этаж, запыхавшийся мужчина сразу же ввалился в уже открытую квартиру, прежде закинув в неё Илью. Он указал рукой на ребёнка и жалобно завыл:
— Пашка, чё мне делать-то? Мало что сын теперь как контуженный, так ещё и тётка молчит. Она там хоть?
— Должна, — задумчиво ответил Павел, закрыл за гостями дверь и спустился на корточки к ребёнку. Несколько раз он щёлкнул пальцами перед глазами Ильи, и, не получив никакой реакции, предположил:
— Может девясила пересыпал? Или волос не доложил?
Павел выпрямился, размял затёкшее колено и направился на кухню. Александр Валерьевич торопливо скинул ботинки, схватил сына и последовал за ним.
На кухне Павел перечитал какие-то записи в тонкой зелёной тетрадке и ещё раз посмотрел в пустой, словно и вовсе отсутствующий взгляд Ильи.
— Непонятно, — всё также задумчиво произнёс он, достал ватную палочку, сунул её в рот Илье и пару раз повертел. Потом бросил в пустую немытую кружку, поджёг и тут же потушил спичку и соскрёб пепел. Следом забросил две сыпучие смеси и в конце добавил самое чистое и искреннее, что было у него на кухне — собственные слёзы, пролитые после расставания с подругой детства. Содержимое кружки забурлило и из неё выскочила маленькая полупрозрачная радуга, которая сразу же свернулась калачиком и растворилась.
— Ну ясно, — наконец Павел обратился к Александру Валерьевичу. — Они оба здесь, но глубоко внутри. Призрак Веры Николаевны…
— Вера Николавна — это жена моя, — поправил Александр Валерьевич. — А тётка — Вера Петровна.
— Призрак Веры Петровны всё ещё не может адаптироваться. У Ильи очевидных проблем не увидел. Он точно не проклят и несовместимости с магией у него тоже нет. Александр Валерьевич, попытайтесь ей помочь. Напомнить ей что-то из её жизни.
— И это поможет?
— Попробовать стоит.
Немного приободрившись, Александр Валерьевич встал на колени перед сыном и начал, пожалуй, самый странный разговор в своей жизни:
— Тёть Вер, это я, Саня. Узнаёте? — он стрельнул взглядом в зельевара и смущённо продолжил. — Ну Санёк Горбунок, племяш ваш. А вы сейчас в теле моего сына, Ильи. У вас муж был, дядя Серёжа. Как у него там дела? Привет не передавал?
Несколько минут Александр Валерьевич лихорадочно вспоминал как она забывала забрать его из школы, как он разбил её вазу и как она незаслуженно ставила его в угол. Илья по-прежнему не подавал признаков ни одного из рассудков. Когда терпение Александра Валерьева закончилось, он закричал на всю квартиру:
— Да сука ты такая, где ты там? Куда ты зарыла монеты деда? Знаешь, сколько они сейчас стоят?
— Александр Валерьевич, вряд ли это поможет.
— Мы, блядь, всю дачу уже перекопали.
— Хотя кто знает.
— Тебе-то они не нужны. А нам Илью каждый год в школу собирать! Говори, куда закопала?
Александр Валерьевич стоял весь красный. От крика сбилось дыхание.
— Всё Пашка, сдаюсь. Потом продолжим, — Павел не смог припомнить, когда попал в одну команде к горе-кладоискателю. — Вытаскивай её, короче.
— Александр Валерьевич, вы только сейчас не паникуйте. Тут не всё так просто.
— Что значит, не всё так просто? — простонал бедный отец.
— Ну… Обычно духи сами выветриваются. Поэтому нужного вам зелья никто никогда не варил. В общем, придётся подождать пару дней.
— Каких дней? Илюше в школу завтра! Понедельник же. Мне его что, всю ночь под вентилятором на балконе до пневмонии держать, чтобы успело выветриться? Я как это жене-то объяснять буду?
Павел с пониманием кивнул, открыл шкаф и засунул руку в мрачную глубь с банками, наполненными разным, в основном неприятным содержимым.
— Могу перегнать Веру Петровну в вас.
— Как я работать-то буду? Пашка, а может в жену? Только по тихой. Она всё равно сейчас дома сидит.
— Не выйдет. Здесь только кровный родственник подходит. Иначе, — внезапно Павла осенило. — Так вот в чём дело!
— В чём?
— Илья не ваш сын.
— А чей?
— Ну то есть ваш, но не биологический.
— Ты чё сказать хочешь? Что б Верка мне с кем-то? Да быть такого не может. Она у меня… Ты же вот сам сказал, что девясила не досыпал.
— Там, на самом деле, допустимая погрешность в сорок грамм. Это зелье ещё моя бабка придумала. Каждый год на свой день рождения призывает деда и отчитывает его за то, что внукам ничего не оставил, — в подтверждение сказанному, Павел грустно перевёл взгляд на старую оконную раму и давно треснувшее стекло.
Александр Валерьевич подошёл к Илье и начал пристально его рассматривать. Первым делом он заметил маленький, не похожий на его надутый, нос. Глаза тоже были посажены выше, а уши теперь казались очевидно широкими. Александр Валерьевич растил его каждый день на протяжении восьми лет, но сейчас ему потребовалось всего несколько секунд, чтобы сын стал ему чужим.
— Убью, блядину!
— Может всё-таки в роддоме перепутали?
— На неё-то он похож! А на меня нихрена.
Александр Валерьевич выскочил в коридор и начал спешно натягивать обувь. Он терял то равновесие, то самообладание.
— Вы сына-то не забудьте.
— Да не мой это сын!
— Но тётка-то ваша, — с надеждой постарался образумить его Павел.
— Пусть эта манда сама за ним и приходит, — выругался он напоследок и хлопнул за собой дверью, через которую всего полчаса назад вошёл в поисках сокровищ, а вышел не только без них, но и без сына и жены.
На фоне грязных, когда-то белых, стен, постеленной на стол безвкусной липкой клеёнки и до черноты пыльной тюли безэмоциональное детское лицо выглядело особенно жутко. Чтобы не смотреть на него, Павел повернул Илью к стене и даже подумал накрыть покрывалом, но потом решил, что это-то как-то уж совсем бесчеловечно. А чтобы дух поскорее выветрился, он открыл форточку. Но не сильно, чтобы не простудить.
