Гущин дом

Дом Максима Гущина горел ярко, с фундамента до конька крыши. С искрами и аппетитным треском освещал лицо Максима, прохожих и уже лениво поливающих огонь пожарных. В руках Гущин держал кастрюлю, пакет с документами и рюкзак с ноутбуком. Он хватал предметы наугад, покидая дымную комнату. Кастрюля была пустая, но вместительная. Дом горел. В груди у Гущина расширялась и тяжелела пустота, как когда в школе, на уроке истории он узнал о падении Римской империи.

Полицейский на переднем сиденье машины записывал что-то, передавал по рации, иногда кричал что-то пожарным. Деревянные дома в городе начали гореть пару лет назад. Вспыхивали и исчезали за ночь, по паре штук в неделю. Поначалу все грешили на строителей, которые хотели построить на освободившихся местах новые дома. Потом, когда дома стали сгорать в самых неприглядных районах, после расследований и экспертиз стало понятно, что горят они сами по себе. По новостям говорили, что так и должно быть. Какой-то ученый комментировал: «Естественный процесс». Было понятно, что все рано или поздно сгорят. Тем жильцам деревянных одноэтажек, кто не мог спокойно ждать такой участи, даже стали выдавать разрешения на поджог своих домов. Другие переезжали и спустя недели узнавали, что их пустой дом сгорел.

Максим оторвал глаза от огня, зашагал. Завернул за угол и посмотрел назад. Пожара уже не было видно, только из-за угла отражался на соседних домах танцующий свет. Он жалел, что рано ушел, не остался посмотреть еще, но не стал возвращаться. В небо поднимался столб дыма.

Максим шел по дороге мимо зарешеченных на ночь магазинов. Рюкзак бил по ноге, пакет с документами неприятно давил на руку, кастрюля мешала больше других. Максим поставил ее к дверям салона оптики и быстро зашагал, не оглядываясь, как от брошенного щенка. Кварталы, по которым он шел, представлялись ему грядками, если посмотреть сверху. Он же сам представлялся себе муравьем, ползущим по выгнутым асфальтовым доскам между ними. С грузом в несколько сотен раз превышающим вес его собственного тела.

Гущин дошагал до места, где город кончается, упираясь в горы. Свернул по дороге между гаражей, стал подниматься вверх, обходя блестящие в темноте лужи. Пройдя километр, он оглянулся. Город ярко горел, разрезанный рекой пополам. По мостам ползли автомобильные змеи — красные и белые. В парке на берегу реки вращалось колесо обозрения. Издалека город напоминал большой шумный праздник, который Гущин покидал незаметно, чтобы никого не беспокоить.

Максим двинулся дальше и шел, пока не уперся в осыпающийся обрыв, из которого торчали корни. Он наклонился, открутил толстый корень сосны, сел на колени перед обрывом и начал копать, вперед и вглубь. Быстро разбил верхний твердый слой и стал торопливо выгребать землю руками. Выкопав небольшое углубление, Максим стал бить, рыхлить землю корнем. Вытер пот со лба, расстегнул сумку и начал выгребать землю ноутбуком. Рыхлил и греб, пока не заболели запястья и не окаменела спина.

Вдруг Гущин понял, что он единственный, кто здесь издает какие-то звуки. Города отсюда не было слышно, лес на горе стоял смирно. Максим замер и стал медленно оглядываться по сторонам. Темно и тихо. Он продолжил копать, минут через десять закончил. Максим выпустил ноутбук из рук, залез в яму, подложил под голову пакет с документами и уснул. Соседи Максима, толстый мужчина лет сорока в яме слева и рыжеволосая девушка в яме справа вздохнули с облегчением — наконец-то страшный шум прекратился, уснули несколько минут спустя.

Иллюстрация: The King of Ugly Pugs