Муравьёв родился, его принесли домой и положили на диван. Муравьёв лежал на диване и хлопал глазами, иногда орал. Потом орал и иногда хлопал глазами.
Муравьёв подрос, рядом с ним положили свёрнутое одеяло, чтобы он, не дай бог, не скатился на пол. Но механизм дивана дал сбой, и одеяло больше не понадобилось — Муравьёв постоянно скатывался в середину. Через пару лет свёрнутое одеяло положили в образовавшуюся дырку между половинками дивана: в дырку перестала проваливаться нога, но торчащее одеяло уменьшило доступную площадь дивана ровно вдвое. На второй половине наверняка было теплее зимой (или прохладней летом), там было мягко и не надо было скатываться в середину, но половина была у стенки, а стенки Муравьёв не любил. И он позорно остался спать с краю.
Муравьёв пошёл в школу, диван вздохнул и заскрипел. Муравьёв первый раз влюбился — диван ответил ему выскочившей пружиной. Муравьёв закончил девять классов с отличием и научился спать буквой «зю». Диван перестал складываться.
На втором курсе родители уехали на дачу и на два дня оставили Муравьёва с диваном одних в квартире. У Муравьёва был первый секс, у дивана сломалась ножка. Учебник по истории коммунизма временно спас положение, потом прижился, приклеился обложкой к линолеуму, так что было не оторвать.
Муравьёв ушёл в армию и когда вернулся, то стал спокойно спать у стенки. Но пружины, не чувствующие нагрузки много лет, отказались сжиматься. Муравьёв каждый раз к утру упирался лицом в стену, либо оказывался на старом одеяле, торчащем из дырки.
Муравьёв уже пару лет работал в конторе, когда вечером пружины с громким предсмертным звоном взорвались под обшивкой. В диване появились дырки, а Муравьёв снова перебрался к краю.
У Муравьёва появилась жена, и она заставила его вытащить сломанные пружины. Потом диван накрыли старым ковром и одеялом из дырки. Муравьёв расслабился. Вторая ножка сломалась через неделю, и уже по привычному сценарию на пол полетел сборник детективов Джеймса Хедли Чейза.
Когда родилась дочь, диван всхлипнул и встал на дыбы. Это не слишком мешало Муравьёву, он свалился с него только раз и то по пьяни.
Умер отец, а через два месяца — мать. Но в спальню переехал не Муравьёв, а школьница-дочь и детсадовец-сын. Спальню назвали детской. В диване на стороне Муравьёва снова вылезло несколько пружин. Буква «зю» ушла в прошлое, на смену ей пришли китайский иероглиф и боли в спине. Муравьёв начал пить анальгин и водку — так лучше брало.
Диван уже год стоял на антологии советской фантастики. Муравьёва перестал брать анальгин.
Дочь уехала учиться в столицу, там и вышла замуж. Сын привёл невесту в дом. Дети у них родились практически одновременно.
Как-то внуки прыгали на диване и вернули ему молодость: Муравьёв снова стал скатываться к середине. Там его и встретил первый инфаркт. В больнице он лежал на продавленной железной кровати и каждый день мечтал вернуться домой на диван.
Как-то Муравьёв поднял одеяло и обнаружил, что ковёр съела моль. Моль вместе с ковром полетела на помойку, а пружины снова стали впиваться в ноги, спину и задницу. Привычный иероглиф подвергся корректировке, Муравьёв притерпелся и успокоился.
Наступила весна. Муравьёв проснулся от яркого солнца и не смог пошевелиться. «Мне неудобно», — громко сказал он.
И умер.

Добавить комментарий