Зимы нет

***

– Зимы нет, – авторитетно заявил Левинсон.

Артем на всякий случай глянул в оконце. Сугробы, окружившие строительный фургончик словно орки Хельмову падь, недовольно пялились в ответ. Хмурое небо осыпалось кокосовой стружкой. Завывал ветер; бродячий пес лизал замерзшую лужу.

Михалыч, человек более прагматичный, отщелкнул вид и бросил телефон на стол перед Левинсоном.

– Сдается мне, что ты обосрался, – сказал он.

Левинсон ни капли не смутился.

– Зимы нет как природного явления, – пояснил он. – Как психосоциальный конструкт она, несомненно, существует. Как минимум, последние полтора-два столетия.

Артем с Михалычем переглянулись. Они не очень хорошо знали Левинсона. Тот держался особняком, хотя полгода ходил в ту же секцию альпинизма. Учился где-то на слесарном, выглядел человеком образованным, непьющим, а главное – без тоски в глазах, которая однажды побудит его обрезать чужую веревку на высоте в пару сотен метров. Поэтому, когда Смирнов слег с воспалением, они позвали Левинсона в свою маленькую артель монтажников-высотников выходного дня.

– То есть, ты хочешь сказать… – осторожно начал Артем. – Что за осенью идет…

– Весна, – подтвердил Левинсон. – А за весной – лето, а за летом – осень. А за осенью – весна. Три времени года. Вечный цикл перерождения.

Артем хохотнул, но не слишком уверенно. Он шумно отхлебнул остывающий чай и захрустел сушкой, чтобы скрыть замешательство.

– Ну, а что с зимой? – спросил Михалыч.

– С какой зимой? – переспросил Левинсон.

– С этой, – на лице у Михалыча не дрогнул ни мускул.

– Выкинуть на свалку истории. Как отвратительный, бесчеловечный эксперимент, – Левинсон был категоричен.

Чай допивали молча. Но, когда перед выходом начали пристраивать обвязку на телогрейки, Михалыч не выдержал:

– Значит, зимы не существует?

– Мозг человека – удивительная штука… – начал Левинсон.

– А Наполеон? А немцы, которые замерзли под Москвой? – Михалыч зашел с козырей. – Они тоже её себе вообразили?

Левинсон примирительно поднял руки:

– Послушай, я не отрицаю существования ряда атрибутов, которые в массовом сознании принято ассоциировать с так называемой «зимой». Хотя пример шаолиньских монахов, круглый год передвигающихся лишь в сандалиях и тонких рясах, доказывает, что феномен мороза относится исключительно к области психосоматики. Я всего лишь говорю, что эти якобы климатические аномалии имеют не естественный, а… иной характер.

– Инопланетный? – спросил Артем.

– Антропогенный, – помрачнел Левинсон. – Вот скажи, ты в детстве ел снег?

– Ну… ел… – нерешительно подтвердил Артем, зачем-то оглянувшись на Михалыча. Тот закатил глаза:

– Все снег в детстве жрали. И что?

– Но почему? Я имею в виду, откуда это странное желание положить себе в рот какую-то пакость, падающую с неба? Возможно… – Левинсон понизил голос. – … возможно, его делают таким, чтобы его хотелось есть? Похожим на сахарную вату, на пронзительные холодные сны… Да еще родители, как один подзуживающие: «Не ешь снег, заболеешь! Не ешь снег, заболеешь!».

– Говорят, что ни одна снежинка не похожа на другую, – Артем чувствовал себя идиотом, потому что втянулся в дурацкую игру Левинсона. – Это какой станок нужен?

– Ручная работа. Чем, по-твоему, заняты полтора миллиарда китайцев?..

– Я не могу понять, он прикалывается или серьезно? – Артем вновь обратился к Михалычу за поддержкой.

– А я даже и не пытаюсь понять, – Михалыч тряхнул головой. – Всё, народ, двинули. Заговоры заговорами, а карниз сам себя не повесит.

***

Больше они эту тему не обсуждали.

Декабрь тянулся медленно, хлопот было много. Карниз встал хорошо, и десяток водосточных труб тоже, которые они повесили, несмотря на колючую метель. На Артема наступала сессия, Михалыч завел женщину. Чем занимался Левинсон в свободное время, никто не знал.

За две недели до Нового года они встретились в пивной. На улице похолодало, но Левинсон был без шарфа, и даже шапку не носил – видимо, тренировал волю по методике шаолиньских монахов. Михалыч, у которого были подвязки в муниципалитете, принес хорошую новость: район не выполнил план по елкам, поэтому в срочном порядке будут монтировать ещё пяток. Один из подрядов достался их артели – разумеется, по знакомству.

Левинсон помрачнел.

– Не, ребят, я пас, – сказал он. – И вам не советую.

– Кажется, опять настало время охуительных историй, – скривился Михалыч.

– Чем тебе елки не угодили? – запротестовал Артем.

– Чем? О, это не просто безобидный элемент новогоднего городского пейзажа! Это нечто большее…

– Тут я соглашусь, – неожиданно сказал Михалыч. – Более того, я даже скажу, в чем заключается это «нечто большее». Монтаж елки по бумагам стоит сорок восемь тысяч рублей. Мы с вами получим на руки пятнадцать тысяч. Спросите, какого хера? Так вот…

– Елка – это нагло состряпанная ложь, которая приукрашивается в течение десятилетий при помощи масс-медиа и детской литературы, – перебил Левинсон. – Вы задумывались, почему власти каждый год выделяют огромные средства на этих страшилищ из ПВХ? Отчего бы не посадить на каждой площади по обычной елке и не украшать, если этого требуют «многолетние традиции»? Только не рассказывайте мне сказки про коррупцию!

– Елка – чудесный символ, – не отступал Артем.

– Ага! – Левинсон аж подпрыгнул. – Ты сам это сказал. А символ чего, разреши уточнить?..

Михалыч выглядел так, словно не знает, кого ударить по лбу – себя или Левинсона.

– Нет, елка – даже не символ. Это маяк! – продолжал тот. – Он уведомляет нашу сигнальную систему, что пришел период, когда необходимо закутаться в пуховики, отказаться от купания в открытых водоемах и начать поскальзываться на абсолютно не скользких поверхностях. Что настала пресловутая… – тут Левинсон изобразил руками кавычки, – … «зима».

Раздался глухой стук. Это Михалыч все-таки ударил себя по лбу.

– Но кому это нужно? – спросил Артем.

– Кому – вопрос простой. Правительствам, разумеется. Такие махинации требуют огромных ресурсов, продвинутых технологий и согласований на самом высоком уровне.

– Где, в ООН? – насмешливо предположил Михалыч.

– Может, и в ООН. Может, в каком-то глобальном совете, о котором мы пока ничего не знаем. И в этот совет точно приглашены только самые важные и могущественные государства.

– То есть, зима – удовольствие для избранных? Ни хера ж себе.

– Ты не можешь отрицать, что в некоторых странах зимы нет вообще, – мягко сказал Левинсон. – И что это страны, которые зачастую не назовешь цивилизованными.

– А ты не можешь отрицать, что в некоторых странах только зима и есть, – огрызнулся Михалыч. – Или на полюсах, например.

– Ты был на Северном полюсе? На Южном? Может быть, знаешь тех, кто там был? То-то же. Те, кто действительно там побывал, никогда не расскажут правду. Мы можем только предположить…

– Лучше ответь, зачем? Зачем это? – не выдержал Артем.

– Зачем? Вот это сложно. Зима – точно прикрытие, но для чего? Напоминает учения… или спецоперацию. Распыление «снега» с самолетов, пропаганда одних и тех же, из года в год, песенок и мелодий, которые население непроизвольно заучивает… марши? или инструкции по выживанию? Те же манипуляции со световым днем – почему-то им важно, чтобы мы научились переключать биологические часы, вставать и ложиться спать в кромешной темноте. То ли нас от чего-то защищают, то ли к чему-то готовят… Чему-то невообразимо масштабному, ужасному…

– Но к чему?.. – Артем непроизвольно подался вперед.

Левинсон не ответил. Он сидел на самом краешке стула, сгорбившись и глядя в пустоту, беззвучно шевеля губами. Стакан пива перед ним был едва почат. Артему стало его жалко.

Михалыч находился в другом эмоциональном спектре.

– Снежинки, елки… Бред душевнобольного. А Дед Мороз – замаскированный товарищ из понятно какой конторы? Или лечащий врач? Этот вон разные носки носит, – он мотнул головой в сторону Артема. – Это что, означает, что он из тайного общества пидорасов-пришельцев? Тёма, не обижайся, я для примера. Ну, а сам ты? Ле-вин-сон! Не стыдно за заговоры наяривать? Будто не знаешь, что про вашего брата болтают.

– Про какого-такого «нашего брата»? – сощурился Левинсон, очнувшись.

Михалыч смутился.

– Про корейского, – пробурчал он. – Короче, не разводи галиматью на ровном месте. Не могу тебя больше слушать.

Залпом осушив стаканчик, он смял его, смахнул в ведро и вышел на улицу. Артем неуверенно двинулся следом.

На его предплечье легла цепкая рука Левинсона.

– В прошлом году я сосчитал ветки на всех уличных елках в городе, – сказал он негромко. – Потратил на это две недели. Их было двадцать девять, сорок три, пятьдесят три, сто одна, сто семь, сто тридцать семь. И так далее. Понимаешь?

– Нет.

– Это простые числа. Теперь понял?

– Нет, – Артем подумал, что если закричит, то кто-нибудь наверняка придет на помощь. Эта мысль его успокоила.

– Поймешь, – Левинсона почти не было слышно. – А лучше – проверь сам…

Он разжал пальцы, и Артем дал стрекача из пивной, не оглядываясь. На душе у него царила паника.

***

Слова Левинсона не шел у Артема из головы. Разумеется, они как следует обсмеяли россказни товарища и решили на всякий случай держать дистанцию, когда у того в руках оказываются острые предметы. Однако собирать елку перед ТЦ «Радуга» пришлось вдвоем. Левинсон действительно не пришел.

Елка была каркасной – огромный металлический конус с несколькими ярусами, покрытыми искусственной хвоей. Ползая внутри хитрой конструкции, они регулярно бились головами о перекладины и цеплялись за ржавую проволоку, тут и там повылезавшую из пластиковой обмотки.

– Вот уж точно, не елка, а локатор какой-то, – пошутил Михалыч, когда они, измученные, присели передохнуть на крылечко «Радуги». – И макушка странная. Как они вообще собираются звезду на неё цеплять?..

Артем откупорил термос. От кипятка валил густой можжевеловый пар. Немногочисленные прохожие, косясь на них, выбегали из ТЦ с охапками подарков и поскальзывались на обледенелых ступенях. В свете фонарей искрились миллиарды снежинок, возможно, вручную выточенных каким-нибудь товарищем Вань Чуем на фабрике в провинции Хэйлунцзян.

– Михалыч, – сказал Артем, разглядывая одну из них, упавшую на варежку. – А в чем прикол с простыми числами?

– Да ты гонишь? Ты че, реально повелся на эту чепухню? – поразился Михалыч.

– Я предпочитаю учитывать разные точки зрения, – ответил Артем, насупившись. – Не хочу вестись на общепринятые заблуждения.

– Да и не ведись, бог с тобой, но кукухой-то не съезжай!

– Вчера я вспомнил… ну, как-то случайно пришло на ум… – сказал Артем. – Тусовку год назад… в ДК Мясокомбината, помнишь? Кто-то из твоих корешей нас позвал.

– Где тебя клеила девчонка из техана?

– Ну, да. И она мне маску так настойчиво совала… какого-то тигра, что ли, или льва. Говорит, весь вечер будем в масках, как в детстве. Чтобы угадывать, кто за какой прячется. Говорит, новогодний обычай. Странный обычай, я еще тогда подумал. Угадывать, кто есть кто. Словно за маской может прятаться кто-то другой, да?..

Михалыч ничего не сказал, только сочувственно поглядел на Артема, хлопнул его по плечу и встал – дескать, перекур окончен, а на что ты его потратил, дурилка?..

Левинсон не объявился и в понедельник, и во вторник; на звонки не отвечал. Михалыч ругался – рабочих рук не хватало, у артели наклевывалась перспектива ползать по карнизу до последних чисел декабря в ущерб основной работе и учебе. Артем, выцепивший в интернете новость про какого-то бедолагу, устроившего на выходных пикет перед главной городской елкой с плакатом «Расскажите людям правду», помалкивал. В итоге они решили не надрываться, договориться с заказчиком на январь, а вместо Левинсона позвать Пашку Жускаускаса из моторного училища, который как раз недавно прокапался.

Всю неделю Артем занимался изысканиями в интернете. Он нашел несколько пабликов и каналов, на которых немногочисленные «зиманетовцы» делились своими теориями. Часть из них была заблокирована ответственными органами, другие давно не обновлялись, однако и того, что там успел рассказать, заставляло нервничать. Он позвонил в альпкружок и узнал адрес Левинсона, хотя был почти уверен, что не решится к нему заехать.

В пятницу у женщины Михалыча был день рождения. Михалыч позвал Артема, тот помялся, собрался, по пути заскочил в универсам за бутылкой полусухого – и тут понял, что Левинсон живет где-то неподалеку.

Дверь открыла невысокая пожилая женщина с ямочками на щеках – мама Левинсона.

– Жорик ушел в магазин, вот-вот вернется. Вы его друг, да? Будете чай?

Они сели на кухне.

– Что-то у вас и елки нет, – сказал Артем, ставя фарфоровую чашку с синей грушей на блюдце с оранжевым яблочком.

– Жорик не любит новогодние праздники, – пожаловалась мама Левинсона. – Это с ранних лет у него так. В подготовительной группе детсада был утренник с аниматором, а тот заявился после какого-то корпоратива. Ну, знаете, как это бывает… В общем, они с воспитателями пригубили сперва, и увозила Деда Мороза уже скорая. Но перед этим он, к сожалению, успел наговорить всякой жути – дескать, зиму придумали, чтобы ставить эксперименты над человечеством, и снег это не снег вовсе, а какие-то хитрые наркотики… Никто, слава богу, ничего не понял. Но дети в этом возрасте очень чувствительны. Запоминают на всю жизнь. Хорошо, что вы с ним дружите. Он у меня … не слишком социальный.

В прихожей заскрипели ключи. Левинсон, закутанный в шарф до ушей, занес в кухню пакет с мандаринками, увидел Артема и остолбенел от неожиданности.

– Чего на работу не ходишь, балбес? – спросил Артем добродушно.

– Простыл, – ответил Левинсон. И угрюмо швыркнул носом.

***

– Я вижу, ты при параде, – хохотнул Михалыч, когда Артем разулся в прихожей. На правой ноге у того красовался серо-синий носок с оскаленной мультяшной акулой, на левой – красный в черный горох.

– Пришел отбивать твою подружку, как-никак, – Артем пихнул его в грудь. Они отправились на кухню, выпили разгоночную, закусили бутербродом со шпротой и огурчиком. В квартире грохотала музыка, шныряли какие-то длинноволосые персонажи, рассыпая по паркету хлебные крошки и красную икру.

– Богема, – сказал Михалыч, будто извиняясь. – Аллочка – художница. А этого зачем притащил? Думаешь, тут без него психов мало?

Он кивнул в сторону Левинсона, застенчиво, точно большеголовый щенок, переминавшегося у входа в зал.

– Пусть повеселится, – примирительно сказал Артем. – Ему нужно, правда. Он… неважно. И ты помягче с ним, хорошо?

– Главное, чтобы свою пургу не начал втирать,  – предупредил Михалыч. – Ладно, я к Аллочке. Присоединяйся.

Артем накатил еще, немного поглядел в окно на непрекращающийся снегопад и присоединился. Музыка стала еще громче; посреди комнаты яростно отплясывал Левинсон, которого все-таки утащили в компанию. Все хлопали и смеялись.

– Вот чудик, – сказал Артему какой-то парень с бутербродом. И тут же поправился. – Ну, я в хорошем смысле.

– И не говори, – кивнул Артем. – Представляешь, он всерьез верит, что зимы не существует, что это правительственный заговор.

– Да что ты!

– Да! Заговор, который должен подготовить человечество к нападению…. – Артем драматически понизил голос. – … из космоса.

– И что, это правда? – встревоженно спросил собеседник.

– Нет, конечно. У него детская травма… и богатая фантазия.

Парень облегченно рассмеялся. Артем тоже ухмыльнулся. На душе у него было легко.

Он вспомнил, что так и не вытащил бутылку из кармана пуховика. Резко повернувшись, случайно задел локтем собеседника; тот, ойкнув, уронил бутерброд с икрой на уже изрядно загаженный паркет. Проводив взглядом падающую закуску, Артем заметил, что у парня на ногах разные носки.

Их глаза встретились. Парень подмигнул – так быстро, что человек бы и не различил – и отправился на кухню за новым бутербродом.

Артем ухмыльнулся. На мгновение между его губами скользнул раздвоенный язык. Вторжение продолжается, подумал он.

Победа неминуема.

Добавить комментарий

Ваш адрес email не будет опубликован. Обязательные поля помечены *