***
– Зимы нет, – авторитетно заявил Левинсон.
Артем на всякий случай глянул в оконце. Сугробы, окружившие строительный фургончик словно орки Хельмову падь, недовольно пялились в ответ. Хмурое небо осыпалось кокосовой стружкой. Завывал ветер; бродячий пес лизал замерзшую лужу.
Михалыч, человек более прагматичный, отщелкнул вид и бросил телефон на стол перед Левинсоном.
– Сдается мне, что ты обосрался, – сказал он.
Левинсон ни капли не смутился.
– Зимы нет как природного явления, – пояснил он. – Как психосоциальный конструкт она, несомненно, существует. Как минимум, последние полтора-два столетия.
Артем с Михалычем переглянулись. Они не очень хорошо знали Левинсона. Тот держался особняком, хотя полгода ходил в ту же секцию альпинизма. Учился где-то на слесарном, выглядел человеком образованным, непьющим, а главное – без тоски в глазах, которая однажды побудит его обрезать чужую веревку на высоте в пару сотен метров. Поэтому, когда Смирнов слег с воспалением, они позвали Левинсона в свою маленькую артель монтажников-высотников выходного дня.
– То есть, ты хочешь сказать… – осторожно начал Артем. – Что за осенью идет…
– Весна, – подтвердил Левинсон. – А за весной – лето, а за летом – осень. А за осенью – весна. Три времени года. Вечный цикл перерождения.
Артем хохотнул, но не слишком уверенно. Он шумно отхлебнул остывающий чай и захрустел сушкой, чтобы скрыть замешательство.
– Ну, а что с зимой? – спросил Михалыч.
– С какой зимой? – переспросил Левинсон.
– С этой, – на лице у Михалыча не дрогнул ни мускул.
– Выкинуть на свалку истории. Как отвратительный, бесчеловечный эксперимент, – Левинсон был категоричен.
Чай допивали молча. Но, когда перед выходом начали пристраивать обвязку на телогрейки, Михалыч не выдержал:
– Значит, зимы не существует?
– Мозг человека – удивительная штука… – начал Левинсон.
– А Наполеон? А немцы, которые замерзли под Москвой? – Михалыч зашел с козырей. – Они тоже её себе вообразили?
Левинсон примирительно поднял руки:
– Послушай, я не отрицаю существования ряда атрибутов, которые в массовом сознании принято ассоциировать с так называемой «зимой». Хотя пример шаолиньских монахов, круглый год передвигающихся лишь в сандалиях и тонких рясах, доказывает, что феномен мороза относится исключительно к области психосоматики. Я всего лишь говорю, что эти якобы климатические аномалии имеют не естественный, а… иной характер.
– Инопланетный? – спросил Артем.
– Антропогенный, – помрачнел Левинсон. – Вот скажи, ты в детстве ел снег?
– Ну… ел… – нерешительно подтвердил Артем, зачем-то оглянувшись на Михалыча. Тот закатил глаза:
– Все снег в детстве жрали. И что?
– Но почему? Я имею в виду, откуда это странное желание положить себе в рот какую-то пакость, падающую с неба? Возможно… – Левинсон понизил голос. – … возможно, его делают таким, чтобы его хотелось есть? Похожим на сахарную вату, на пронзительные холодные сны… Да еще родители, как один подзуживающие: «Не ешь снег, заболеешь! Не ешь снег, заболеешь!».
– Говорят, что ни одна снежинка не похожа на другую, – Артем чувствовал себя идиотом, потому что втянулся в дурацкую игру Левинсона. – Это какой станок нужен?
– Ручная работа. Чем, по-твоему, заняты полтора миллиарда китайцев?..
– Я не могу понять, он прикалывается или серьезно? – Артем вновь обратился к Михалычу за поддержкой.
– А я даже и не пытаюсь понять, – Михалыч тряхнул головой. – Всё, народ, двинули. Заговоры заговорами, а карниз сам себя не повесит.
***
Больше они эту тему не обсуждали.
Декабрь тянулся медленно, хлопот было много. Карниз встал хорошо, и десяток водосточных труб тоже, которые они повесили, несмотря на колючую метель. На Артема наступала сессия, Михалыч завел женщину. Чем занимался Левинсон в свободное время, никто не знал.
За две недели до Нового года они встретились в пивной. На улице похолодало, но Левинсон был без шарфа, и даже шапку не носил – видимо, тренировал волю по методике шаолиньских монахов. Михалыч, у которого были подвязки в муниципалитете, принес хорошую новость: район не выполнил план по елкам, поэтому в срочном порядке будут монтировать ещё пяток. Один из подрядов достался их артели – разумеется, по знакомству.
Левинсон помрачнел.
– Не, ребят, я пас, – сказал он. – И вам не советую.
– Кажется, опять настало время охуительных историй, – скривился Михалыч.
– Чем тебе елки не угодили? – запротестовал Артем.
– Чем? О, это не просто безобидный элемент новогоднего городского пейзажа! Это нечто большее…
– Тут я соглашусь, – неожиданно сказал Михалыч. – Более того, я даже скажу, в чем заключается это «нечто большее». Монтаж елки по бумагам стоит сорок восемь тысяч рублей. Мы с вами получим на руки пятнадцать тысяч. Спросите, какого хера? Так вот…
– Елка – это нагло состряпанная ложь, которая приукрашивается в течение десятилетий при помощи масс-медиа и детской литературы, – перебил Левинсон. – Вы задумывались, почему власти каждый год выделяют огромные средства на этих страшилищ из ПВХ? Отчего бы не посадить на каждой площади по обычной елке и не украшать, если этого требуют «многолетние традиции»? Только не рассказывайте мне сказки про коррупцию!
– Елка – чудесный символ, – не отступал Артем.
– Ага! – Левинсон аж подпрыгнул. – Ты сам это сказал. А символ чего, разреши уточнить?..
Михалыч выглядел так, словно не знает, кого ударить по лбу – себя или Левинсона.
– Нет, елка – даже не символ. Это маяк! – продолжал тот. – Он уведомляет нашу сигнальную систему, что пришел период, когда необходимо закутаться в пуховики, отказаться от купания в открытых водоемах и начать поскальзываться на абсолютно не скользких поверхностях. Что настала пресловутая… – тут Левинсон изобразил руками кавычки, – … «зима».
Раздался глухой стук. Это Михалыч все-таки ударил себя по лбу.
– Но кому это нужно? – спросил Артем.
– Кому – вопрос простой. Правительствам, разумеется. Такие махинации требуют огромных ресурсов, продвинутых технологий и согласований на самом высоком уровне.
– Где, в ООН? – насмешливо предположил Михалыч.
– Может, и в ООН. Может, в каком-то глобальном совете, о котором мы пока ничего не знаем. И в этот совет точно приглашены только самые важные и могущественные государства.
– То есть, зима – удовольствие для избранных? Ни хера ж себе.
– Ты не можешь отрицать, что в некоторых странах зимы нет вообще, – мягко сказал Левинсон. – И что это страны, которые зачастую не назовешь цивилизованными.
– А ты не можешь отрицать, что в некоторых странах только зима и есть, – огрызнулся Михалыч. – Или на полюсах, например.
– Ты был на Северном полюсе? На Южном? Может быть, знаешь тех, кто там был? То-то же. Те, кто действительно там побывал, никогда не расскажут правду. Мы можем только предположить…
– Лучше ответь, зачем? Зачем это? – не выдержал Артем.
– Зачем? Вот это сложно. Зима – точно прикрытие, но для чего? Напоминает учения… или спецоперацию. Распыление «снега» с самолетов, пропаганда одних и тех же, из года в год, песенок и мелодий, которые население непроизвольно заучивает… марши? или инструкции по выживанию? Те же манипуляции со световым днем – почему-то им важно, чтобы мы научились переключать биологические часы, вставать и ложиться спать в кромешной темноте. То ли нас от чего-то защищают, то ли к чему-то готовят… Чему-то невообразимо масштабному, ужасному…
– Но к чему?.. – Артем непроизвольно подался вперед.
Левинсон не ответил. Он сидел на самом краешке стула, сгорбившись и глядя в пустоту, беззвучно шевеля губами. Стакан пива перед ним был едва почат. Артему стало его жалко.
Михалыч находился в другом эмоциональном спектре.
– Снежинки, елки… Бред душевнобольного. А Дед Мороз – замаскированный товарищ из понятно какой конторы? Или лечащий врач? Этот вон разные носки носит, – он мотнул головой в сторону Артема. – Это что, означает, что он из тайного общества пидорасов-пришельцев? Тёма, не обижайся, я для примера. Ну, а сам ты? Ле-вин-сон! Не стыдно за заговоры наяривать? Будто не знаешь, что про вашего брата болтают.
– Про какого-такого «нашего брата»? – сощурился Левинсон, очнувшись.
Михалыч смутился.
– Про корейского, – пробурчал он. – Короче, не разводи галиматью на ровном месте. Не могу тебя больше слушать.
Залпом осушив стаканчик, он смял его, смахнул в ведро и вышел на улицу. Артем неуверенно двинулся следом.
На его предплечье легла цепкая рука Левинсона.
– В прошлом году я сосчитал ветки на всех уличных елках в городе, – сказал он негромко. – Потратил на это две недели. Их было двадцать девять, сорок три, пятьдесят три, сто одна, сто семь, сто тридцать семь. И так далее. Понимаешь?
– Нет.
– Это простые числа. Теперь понял?
– Нет, – Артем подумал, что если закричит, то кто-нибудь наверняка придет на помощь. Эта мысль его успокоила.
– Поймешь, – Левинсона почти не было слышно. – А лучше – проверь сам…
Он разжал пальцы, и Артем дал стрекача из пивной, не оглядываясь. На душе у него царила паника.
***
Слова Левинсона не шел у Артема из головы. Разумеется, они как следует обсмеяли россказни товарища и решили на всякий случай держать дистанцию, когда у того в руках оказываются острые предметы. Однако собирать елку перед ТЦ «Радуга» пришлось вдвоем. Левинсон действительно не пришел.
Елка была каркасной – огромный металлический конус с несколькими ярусами, покрытыми искусственной хвоей. Ползая внутри хитрой конструкции, они регулярно бились головами о перекладины и цеплялись за ржавую проволоку, тут и там повылезавшую из пластиковой обмотки.
– Вот уж точно, не елка, а локатор какой-то, – пошутил Михалыч, когда они, измученные, присели передохнуть на крылечко «Радуги». – И макушка странная. Как они вообще собираются звезду на неё цеплять?..
Артем откупорил термос. От кипятка валил густой можжевеловый пар. Немногочисленные прохожие, косясь на них, выбегали из ТЦ с охапками подарков и поскальзывались на обледенелых ступенях. В свете фонарей искрились миллиарды снежинок, возможно, вручную выточенных каким-нибудь товарищем Вань Чуем на фабрике в провинции Хэйлунцзян.
– Михалыч, – сказал Артем, разглядывая одну из них, упавшую на варежку. – А в чем прикол с простыми числами?
– Да ты гонишь? Ты че, реально повелся на эту чепухню? – поразился Михалыч.
– Я предпочитаю учитывать разные точки зрения, – ответил Артем, насупившись. – Не хочу вестись на общепринятые заблуждения.
– Да и не ведись, бог с тобой, но кукухой-то не съезжай!
– Вчера я вспомнил… ну, как-то случайно пришло на ум… – сказал Артем. – Тусовку год назад… в ДК Мясокомбината, помнишь? Кто-то из твоих корешей нас позвал.
– Где тебя клеила девчонка из техана?
– Ну, да. И она мне маску так настойчиво совала… какого-то тигра, что ли, или льва. Говорит, весь вечер будем в масках, как в детстве. Чтобы угадывать, кто за какой прячется. Говорит, новогодний обычай. Странный обычай, я еще тогда подумал. Угадывать, кто есть кто. Словно за маской может прятаться кто-то другой, да?..
Михалыч ничего не сказал, только сочувственно поглядел на Артема, хлопнул его по плечу и встал – дескать, перекур окончен, а на что ты его потратил, дурилка?..
Левинсон не объявился и в понедельник, и во вторник; на звонки не отвечал. Михалыч ругался – рабочих рук не хватало, у артели наклевывалась перспектива ползать по карнизу до последних чисел декабря в ущерб основной работе и учебе. Артем, выцепивший в интернете новость про какого-то бедолагу, устроившего на выходных пикет перед главной городской елкой с плакатом «Расскажите людям правду», помалкивал. В итоге они решили не надрываться, договориться с заказчиком на январь, а вместо Левинсона позвать Пашку Жускаускаса из моторного училища, который как раз недавно прокапался.
Всю неделю Артем занимался изысканиями в интернете. Он нашел несколько пабликов и каналов, на которых немногочисленные «зиманетовцы» делились своими теориями. Часть из них была заблокирована ответственными органами, другие давно не обновлялись, однако и того, что там успел рассказать, заставляло нервничать. Он позвонил в альпкружок и узнал адрес Левинсона, хотя был почти уверен, что не решится к нему заехать.
В пятницу у женщины Михалыча был день рождения. Михалыч позвал Артема, тот помялся, собрался, по пути заскочил в универсам за бутылкой полусухого – и тут понял, что Левинсон живет где-то неподалеку.
Дверь открыла невысокая пожилая женщина с ямочками на щеках – мама Левинсона.
– Жорик ушел в магазин, вот-вот вернется. Вы его друг, да? Будете чай?
Они сели на кухне.
– Что-то у вас и елки нет, – сказал Артем, ставя фарфоровую чашку с синей грушей на блюдце с оранжевым яблочком.
– Жорик не любит новогодние праздники, – пожаловалась мама Левинсона. – Это с ранних лет у него так. В подготовительной группе детсада был утренник с аниматором, а тот заявился после какого-то корпоратива. Ну, знаете, как это бывает… В общем, они с воспитателями пригубили сперва, и увозила Деда Мороза уже скорая. Но перед этим он, к сожалению, успел наговорить всякой жути – дескать, зиму придумали, чтобы ставить эксперименты над человечеством, и снег это не снег вовсе, а какие-то хитрые наркотики… Никто, слава богу, ничего не понял. Но дети в этом возрасте очень чувствительны. Запоминают на всю жизнь. Хорошо, что вы с ним дружите. Он у меня … не слишком социальный.
В прихожей заскрипели ключи. Левинсон, закутанный в шарф до ушей, занес в кухню пакет с мандаринками, увидел Артема и остолбенел от неожиданности.
– Чего на работу не ходишь, балбес? – спросил Артем добродушно.
– Простыл, – ответил Левинсон. И угрюмо швыркнул носом.
***
– Я вижу, ты при параде, – хохотнул Михалыч, когда Артем разулся в прихожей. На правой ноге у того красовался серо-синий носок с оскаленной мультяшной акулой, на левой – красный в черный горох.
– Пришел отбивать твою подружку, как-никак, – Артем пихнул его в грудь. Они отправились на кухню, выпили разгоночную, закусили бутербродом со шпротой и огурчиком. В квартире грохотала музыка, шныряли какие-то длинноволосые персонажи, рассыпая по паркету хлебные крошки и красную икру.
– Богема, – сказал Михалыч, будто извиняясь. – Аллочка – художница. А этого зачем притащил? Думаешь, тут без него психов мало?
Он кивнул в сторону Левинсона, застенчиво, точно большеголовый щенок, переминавшегося у входа в зал.
– Пусть повеселится, – примирительно сказал Артем. – Ему нужно, правда. Он… неважно. И ты помягче с ним, хорошо?
– Главное, чтобы свою пургу не начал втирать, – предупредил Михалыч. – Ладно, я к Аллочке. Присоединяйся.
Артем накатил еще, немного поглядел в окно на непрекращающийся снегопад и присоединился. Музыка стала еще громче; посреди комнаты яростно отплясывал Левинсон, которого все-таки утащили в компанию. Все хлопали и смеялись.
– Вот чудик, – сказал Артему какой-то парень с бутербродом. И тут же поправился. – Ну, я в хорошем смысле.
– И не говори, – кивнул Артем. – Представляешь, он всерьез верит, что зимы не существует, что это правительственный заговор.
– Да что ты!
– Да! Заговор, который должен подготовить человечество к нападению…. – Артем драматически понизил голос. – … из космоса.
– И что, это правда? – встревоженно спросил собеседник.
– Нет, конечно. У него детская травма… и богатая фантазия.
Парень облегченно рассмеялся. Артем тоже ухмыльнулся. На душе у него было легко.
Он вспомнил, что так и не вытащил бутылку из кармана пуховика. Резко повернувшись, случайно задел локтем собеседника; тот, ойкнув, уронил бутерброд с икрой на уже изрядно загаженный паркет. Проводив взглядом падающую закуску, Артем заметил, что у парня на ногах разные носки.
Их глаза встретились. Парень подмигнул – так быстро, что человек бы и не различил – и отправился на кухню за новым бутербродом.
Артем ухмыльнулся. На мгновение между его губами скользнул раздвоенный язык. Вторжение продолжается, подумал он.
Победа неминуема.

Добавить комментарий