Простые сны

Смирнову снилось, как они с родителями поехали на Марс.

Точнее, поехали они в Турцию, или в Австралию, или в Крым – в какое-то теплое местечко рядом с морем. Но по прибытии обнаружилось, что пазик, который курсировал между их курортным поселком и пляжем, имел чуть более длинный маршрут.

Родители Смирнова, как обычно, сориентировались быстрее и успели навестить Марс даже дважды, пока Смирнов от звонка до звонка беззаботно плескался в теплой водичке. Вдохновленный их рассказами, он не выдержал. В канун последнего дня, возвращаясь вечером с пляжа, Смирнов перешел на другую сторону дороги и сел на маршрутку в противоположном от поселка направлении.

Смеркалось; пейзажи за окном было сложно различить, но Смирнов до рези в глазах пялился в сумерки, боясь пропустить Марс. Ехали уже с полчаса. И вот тогда он его увидел: темные, шершавые силуэты холмов на фоне чужого неба, стеклянные куполы, покрытые огоньками иллюминации, лепестки солнечных батарей. Смирнов жадно припал к поцарапанному стеклу. Потом поспешно достал телефон и сделал несколько минимально отличающихся друг от друга фотографий.

Остановки здесь, разумеется, не было – ведь на Марсе нет воздуха.

Спустя ещё полчаса Смирнов, очарованный картинкой, вдруг осознал, что вокруг глухая ночь, а он в полупустой маршрутке стремительно удаляется не только от другой планеты, но и от своего уютного приморского домика. При первой же возможности он выскочил из автобуса, чтобы пересесть на обратный, радуясь мысли, как вновь будет любоваться марсианскими огнями. Но тут же понял, что уже не успеет. Смирнов проснулся.

Смирнов позавтракал яичницей и мюслями с апельсиновым соком, собрался и поехал на работу. Послевкусие от марсианских видов не отпускало, стыдным образом вытеснив промелькнувшую мысль о том, что надо наконец-то позвонить родителям. Затем его внимание полностью поглотили рутина, незакрытый спринт и новоиспеченный стажер. Очнулся Смирнов только в районе обеда, в курилке, когда какой-то коллега назойливо тыкал ему в лицо мобильником с годовалым младенцем на заставке.

– У тебя-то ребенок есть?

– Есть.

Смирнов достал телефон, заранее представляя, как вытянется лицо собеседника, когда он покажет ему своего кота. Он открыл галерею и обалдел. На последнем снимке красовались черные холмы, усыпанные неоновыми огоньками фасеточные куполы и чужое звездное небо с двумя лунами.

Молча отодвинув коллегу в сторону, Смирнов вышел, отыскал свободную переговорку, заперся там на два оборота и принялся внимательно изучать снимок. Сновидение ожило в его голове с внушающей тревогу ясностью. Он вспомнил не только саму картинку, но и затхло-бензиновый аромат маршрутки, и непонятный зеленоватый отблеск на стекле.

Чей-то розыгрыш? Галлюцинация? Смирнов посидел в интернете и поставил себе сразу три диагноза, требующих немедленного медикаментозного лечения.

Озаренный новой идеей, он открыл контакт с подписью «мама». Нажал на кнопку звонка, сбросил, снова нажал и снова сбросил. «Тряпка», – подумал он и затребовал у шефа отгул на оставшуюся часть дня.

Вид у Смирнова был такой, что на разговор таксист не решился, только тревожно поглядывал на него через зеркало заднего вида. Смирнов сидел неподвижно, боясь моргать; он подозревал, что спятил; он боялся, что стоит ему закрыть глаза хотя бы на мгновение, как он опять окажется за миллионы километров от проносившихся за окнами высоток.

Встреча с родителями, как обычно, вышла смущенно-неловкой, но на душе у Смирнова все равно посветлело, и он в который раз пообещал себе звонить им хотя бы раз в неделю. Отец тут же побежал в магазин за конфетами к чаю; мама поставила разогреваться вчерашний борщ. Смирнов слушал, как она звенит столовыми приборами, и мучительно пытался сформулировать цепочку вопросов, которая не выдала бы в нём помутившегося рассудком. Наконец, он решил, что просто покажет снимок, не вдаваясь в подробности.

Суп в микроволновке разогревался слишком уж долго; Смирнов заглянул внутрь, и в  отражении черной дверцы увидел силуэты нездешних холмов на фоне нездешнего неба.

Он моргнул, но это не помогло.

**

Курцель как раз заканчивал обход дормиториума №3, когда Василевский принес ему перекусить. Облокотившись на перила и уткнувшись лбом в холодное стекло, он неловко помешивал кофе, пытаясь побороть дремоту. За панорамным окном светлеющее небо вычерчивало горную гряду, макушку радиомачты; внешняя иллюминация поселка гасла, и её перекрывали отражения зеленых синусоид с десятков негромко пиликавших датчиков.

Василевский задумчиво постучал пальцем по экрану ближайшей гибернационной камеры. Курцель поморщился.

– Ну, как там дела? – спросил он, только чтобы напарник не отпустил какую-нибудь шуточку в своем репертуаре.

– Зашибись, насколько могу судить. Гидропоника прёт только так, через неделю можно поднимать следующий десяток. Монтаж гелиофермы Б идет по плану, обещают закончить через двенадцать солов. После этого, пожалуй, разрешат поднять температуру в служебных помещениях на полградуса.

– Давно пора. Тут холоднее, чем в погребе.

– Да уж, пожалуй, даже чем в морге, – не удержался Василевский. – Э, ну не закипай! Я же не со зла. Так, немного нездорового черного юмора…

– Вот помрет кто-нибудь из них в твою смену, тогда обхохочешься, – огрызнулся Курцель.

Он залпом допил кофе, затолкал в рот остатки протеинового батончика и зашагал по коридору, игнорируя напарника, который виновато пыхтел у него за спиной. Камеры стояли вдоль стены ровными рядами. Внутри, дожидаясь пробуждения, спали колонисты второй и третьей волны. Лица большинства были безмятежны; другие хмурились; у некоторых чуть подрагивали веки. «Точно саркофаги. Саркофаги в марсианской гробнице», – против воли подумал Курцель. Чертов Василевский.

Людям свойственно одушевлять неодушевленное, но у напарника была противоположная привычка; например, себя и Курцеля он не без пафоса величал некромантами. Курцель уже предвкушал, как кто-нибудь из вновь пробужденных услышит это и хорошенько намнет его товарищу бока.

– Интересно, что им снится? – негромко сказал Василевский.

И тут же пронзительно ойкнул. Повернувшись, Курцель увидел, что напарник отпрянул и тычет пальцем в камеру. У колониста были открыты глаза; его взгляд, лишенный какой-либо осмысленности, буравил стекло, блуждая туда-сюда по марсианской панораме. Выглядело это жутко. Курцель, грубее, чем мог бы, оттолкнул Василевского от панели, сверился с приборами, после чего едва слышно выдохнул; он слегка понизил силу токов, разрушая фазу быстрого сна. Глаза колониста закрылись.

Курцель выразительно посмотрел на Василевского. Тот развел руками – мол, а кто не испугался бы? – но выглядел пристыженным. Курцель пожал плечами и продолжил обход.

**

Смирнов моргнул еще раз, и наваждение исчезло. Отец вернулся, и они втроем сели пить чай.

7 ответов

Добавить комментарий

Ваш адрес email не будет опубликован. Обязательные поля помечены *